Неточные совпадения
— Иногда
кажется, что понимать — глупо. Я несколько раз ночевал в поле; лежишь на спине, не спится, смотришь на звезды, вспоминая книжки, и вдруг — ударит, — эдак, знаешь, притиснет: а что, если величие и необъятность вселенной только — глупость и чье-то неумение устроить мир
понятнее, проще?
И, стремясь возвыситься над испытанным за этот день, — возвыситься посредством самонасыщения словесной мудростью, — Самгин повторил про себя фразы недавно прочитанного в либеральной газете фельетона о текущей литературе; фразы звучали по-новому задорно, в них говорилось «о духовной нищете людей, которым жизнь
кажется простой,
понятной», о «величии мучеников независимой мысли, которые свою духовную свободу ценят выше всех соблазнов мира».
Она вздрогнула от этого вопроса. Так изумителен, груб и неестествен был он в устах Тушина. Ей
казалось непостижимо, как он посягает, без пощады женского, всякому
понятного чувства, на такую откровенность, какой женщины не делают никому. «Зачем? — втайне удивлялась она, — у него должны быть какие-нибудь особые причины — какие?»
— Какое до того дело, что это напряжение ненормальное, если самый результат, если минута ощущения, припоминаемая и рассматриваемая уже в здоровом состоянии, оказывается в высшей степени гармонией, красотой, дает неслыханное и негаданное дотоле чувство полноты, меры, примирения и встревоженного молитвенного слития с самым высшим синтезом жизни?» Эти туманные выражения
казались ему самому очень
понятными, хотя еще слишком слабыми.
— Очень жаль, что вы не понимаете, — начал он несколько глухим голосом, — а я говорю,
кажется, не очень мудреные вещи и, по-моему, весьма
понятные!
— У меня не было в жизни скандалов, — имел наглость сказать Тулузов, так что Екатерина Петровна не удержалась и презрительно засмеялась при этом. — Но главное, — продолжал он, — какой мы предлог изберем для нашего разъезда? Если бы произошло это тотчас же за последним несчастным случаем, так это
показалось бы
понятным, но теперь, по прошествии месяца…
Я наткнулся на него лунною ночью, в ростепель, перед масленицей; из квадратной форточки окна, вместе с теплым паром, струился на улицу необыкновенный звук, точно кто-то очень сильный и добрый пел, закрыв рот; слов не слышно было, но песня
показалась мне удивительно знакомой и
понятной, хотя слушать ее мешал струнный звон, надоедливо перебивая течение песни.
Христианское учение любви к богу и служения ему и (только вследствие этой любви и служения) любви и служения ближнему
кажется людям научным неясным, мистическим и произвольным, и они исключают совершенно требование любви и служения богу, полагая, что учение об этой любви к людям, к человечеству гораздо
понятнее, тверже и более обосновано.
Вдруг, точно во сне, перед ним встали поп и Сеня Комаровский: поп, чёрный, всклокоченный, махал руками, подпрыгивал, и сначала
казалось, что он ругается громким, яростным шёпотом, но скоро его речь стала
понятной и удивила Кожемякина, подняв его на ноги.
Он ушёл к себе, взял евангелие и долго читал те места, о которых она упоминала, читал и с великим удивлением видел, что действительно Христос проще и
понятнее, чем он раньше
казался ему, но, в то же время, он ещё дальше отошёл от жизни, точно между живым богом и Окуровом выросла скучная, непроходимая пустыня, облечённая туманом.
Как это сделалось в ней, что те результаты, за которые я пожертвовал полжизнию, до которых добился трудами и мучениями и которые так новы мне
казались, что я ими дорожил, принимал их за нечто выработанное, — были для нее простыми, само собою
понятными истинами: они ей
казались обыкновенны.
Казалось, в ее потухших, неподвижных взорах можно было сосчитать все ночи, проведенные без сна в терзаниях мучительной тоски,
понятной только для тех, которые, подобно ей, страдали, не разделяя ни с кем своей горести.
То же самое продолжалось и перед Конверсационсгаузом, за столиком, около которого они уселись все четверо, с тою только разницей, что при суетливом шуме толпы, при громе и треске музыки молчание Литвинова
казалось более
понятным.
Всё чаще он вспоминал о деревне; теперь ему особенно ясно
казалось, что там лучше жить: тише,
понятнее, проще.
Вскоре Илье стало
казаться, что в деревне лучше жить, чем в городе. В деревне можно гулять, где хочешь, а здесь дядя запретил уходить со двора. Там просторнее, тише, там все люди делают одно и то же всем
понятное дело, — здесь каждый делает, что хочет, и все — бедные, все живут чужим хлебом, впроголодь.
Целые дни Фома проводил на капитанском мостике рядом с отцом. Молча, широко раскрытыми глазами смотрел он на бесконечную панораму берегов, и ему
казалось, что он движется по широкой серебряной тропе в те чудесные царства, где живут чародеи и богатыри сказок. Порой он начинал расспрашивать отца о том, что видел. Игнат охотно и подробно отвечал ему, но мальчику не нравились ответы: ничего интересного и
понятного ему не было в них, и не слышал он того, что желал бы услышать. Однажды он со вздохом заявил отцу...
Но теперь эти усталые от работы, сердитые люди
казались ему более
понятными, он верил, что никто из них не притворяется, глядя на истязание человека с искренним любопытством.
Кажется, теперь благодаря бога мы вступили уже в юношеский возраст и начинаем чувствовать, что можем прожить и без этих наставников, которые не хотели даже никогда ни приласкать, ни похвалить своих покорных учеников, а всегда забавлялись на их счет, несмотря на то, что улучшение наших фабрик, быстрые успехи народной промышленности, незаметные только для тех, которые не хотят их видеть, все доказывает, что мы ученики довольно
понятные.
Радость Урманова
казалась мне великодушной и прекрасной… В тот же день под вечер я догнал их обоих в лиственничной аллее, вернувшись из Москвы по железной дороге. Они шли под руку. Он говорил ей что-то, наклоняясь, а она слушала с радостным и озаренным лицом. Она взглянула на меня приветливо, но не удерживала, когда я, раскланявшись, обогнал их. Мне
показалось, что я прошел через какое-то светлое облако, и долго еще чувствовал легкое волнение от чужого, не совсем
понятного мне счастья.
Я очень любил Тита, и еще недавно он
казался мне
понятным.
Кажется, в этом не будет ничего странного и неестественного, а между тем только это объяснение сделает нам вполне
понятным полугодовое пребывание Петра в Голландии.
Артамонов ждал, что все засмеются, — тогда стало бы
понятнее, но все за столом поднялись на ноги и молча смотрели, как лениво женщина отклеивалась, отрывалась от крышки рояля;
казалось, что она только что пробудилась от сна, а под нею — кусок ночи, сгущённый до плотности камня; это напомнило какую-то сказку.
Сорин. Как тебе сказать? Были и другие причины.
Понятная вещь, человек молодой, умный, живет в деревне, в глуши, без денег, без положения, без будущего. Никаких занятий. Стыдится и боится своей праздности. Я его чрезвычайно люблю, и он ко мне привязан, но все же в конце концов ему
кажется, что он лишний в доме, что он тут нахлебник, приживал.
Понятная вещь, самолюбие…
Казалось, так лучше,
понятнее, сильнее произведет впечатление на читателей, а притом — все так делали.
И, может быть, даже сам старый, ноздреватый, источенный временем Гамбринус пошевеливал бровями, весело глядя на улицу, и
казалось, что из рук изувеченного, скрюченного Сашки жалкая, наивная свистулька пела на языке, к сожалению, еще не
понятном ни для друзей Гамбринуса, ни для самого Сашки...
— Расскажите, — как это? — попросил он. Ему было приятно слышать её, —
казалось, что она говорит на языке новом для него, хотя и
понятном.
Мальчик уже давно слышал неясный, глухой и низкий гул, который, как раскачавшиеся волны, то подымался, то падал, становясь с каждой минутой все страшнее и
понятнее. Но,
казалось, какая-то отдаленная твердая преграда еще сдерживала его. И вот эта невидимая стена внезапно раздвинулась, и долго сдерживаемые звуки хлынули из-за нее с ужасающей силой.
Нам
казалось, что у него была с богом некая тёмная распря, видимо, мало
понятная и самому старику.
Напротив, он
казался [вполне] нормальным [и
понятным] для всякого знакомого с крестьянской жизнью.
Я не знал, как объяснить ему. Мне
казалось, что для этого нет слов,
понятных Микеше, и некоторое расстояние мы проехали молча среди темной и притихшей тайги… Потом он легко соскочил с лошади и пошел рядом, несколько впереди, заглядывая мне в лицо.
Гляжу: опять тень
показалась, и движется она уже по выгону (а выгон-то от луны белесоватый) этаким крупным пятном;
понятное дело: зверь, лисица или волк.
Я слушал, пораженный и восхищенный; такими жалкими и ребяческими
казались мне теперь и мое исследование и весь мой скептицизм!.. Спутанная и неясная картина, в которой, по-моему, было невозможно разобраться, стала совершенно ясной и
понятной. И это было достигнуто на основании таких ничтожных данных, что смешно было подумать…
Всё в жизни
кажется очень простым; всё связно, одного порядка и объясняется одно другим. Смерть же представляется чем-то совершенно особенным, нарушающим всё простое, ясное и
понятное в жизни. И поэтому люди большей частью стараются не думать о смерти. Это большая ошибка. Напротив, надо свести жизнь со смертью так, чтобы жизнь имела часть торжественности и непонятности смерти, и смерть — часть ясности, простоты и понятности жизни.
«Наташе все
казалось, что она вот-вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд. Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде
казалась ей такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее,
понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление».
— А мне
кажется, он, напротив, прекрасно сказал, и позвольте мне на этом с ним покончить, — сказал Висленев. — Хлеб, как все земное, мне ближе и
понятнее, чем все небесные блага. А как же это кормит христианство хлебом?
О, эти трезвые думы!.. Андрей Иванович всегда боялся их. Холодные, цепкие и беспощадные, они захватывали его и тащили в темные закоулки, из которых не было выхода. Думать Андрей Иванович любил только во хмелю. Тогда мысли текли легко и плавно, все вокруг
казалось простым, радостным и
понятным. Но теперь дум нельзя было утопить ни в вине, ни в работе; а между тем эта смерть, так глупо и неожиданно представшая перед Андреем Ивановичем, поставила в нем все вверх дном.
Как во сне, все лица
казались давно знакомыми, и все, что происходило,
казалось также давно знакомым,
понятным, уже бывшим когда-то; а когда я начинал пристально вглядываться в какое-нибудь лицо или в орудие или слушал грохот — все поражало меня своей новизною и бесконечной загадочностью.
Что такое это воспоминание? такое простое и, как
кажется,
понятное слово!
Всего ужаснее
казалось именно это глубокое безразличие. В свирепом сладострастии баши-бузука, упивающемся муками, все-таки есть что-то человеческое и
понятное. Но эти маленькие, полусонные глаза, равнодушно смотрящие из косых расщелин на твои безмерные муки, — смотрящие и не видящие… Брр!..
Для человека невоенного эта длинная, тяжелая вереница, какою представляется движущаяся бригада,
кажется мудреной и мало
понятной кашей; непонятно, почему около одного орудия столько людей и почему его везу г столько лошадей, опутанных странной сбруей, точно оно и в самом деле так страшно и тяжело.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей
казалась такою далекою и невероятною, теперь была ей ближе и роднее,
понятнее, чем эта сторона жизни, в которой всё было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.